В литературно-художественном журнале «Смена» опубликована статья, посвященная ректору КРИППО, заместителю Председателя Общественной палаты Республики Крым Александру Николаевичу Рудякову.

 

В детстве я постоянно слышала наставление от родителей: «Не раз­брасывайся, сосредоточься на главном». И в жизни затем встречала скучноватых монолюдей, настроенных на одну волну — профессиональную ли, семейную, творческую.

Неважно. А вот в общении с профессором русской словесности Александром Рудяковым, с которым дружу много лет, всегда чувствовала полифоническое звучание.

Конечно, доминировали обширный интерес к русскому языку, погружение в лингвистические глубины, ведь Александр Николаевич в первую очередь — филолог. Однако мы как-то пересеклись на «круглом столе» в Министерстве образования Крыма, где он убежденно критиковал популярное мнение, мол, школа обязана только давать ребенку знания, а воспитывают свое чадо пусть родители. Мало того что критиковал, предлагал концепцию бережного взращивания будущих патриотов, государственников, искренне думающих об Отечестве. Он сломал немало копий, отстаивая право крымских школьников на качественные учебники русского языка, и, в конце концов, стал писать их сам. Я слушала его потрясающие рассказы о крымских горах, в которых он так любит оставаться один на один с мыслями и планами. Доктор фило­логических наук, он не замкнулся в ученом звании, открыт миру, всма­тривается в жизнь за окном, видит несуразицы, вмешивается, горячится в стремлении их исправить. На­верное, поэтому стал заместителем председателя Общественной палаты Крыма, хотя, как понимаете, такая стезя забирает много сил.

Но самое парадоксальное то, что в профессоре Рудякове всегда брал верх ...политик. Да-да, несмотря на то, что он не «депутатствовал» в парламенте и не сидел в чиновни­чьем кресле, не витийствовал на митингах, его взгляд на резонансную проблему и рецепт высвобождения из очередных тисков отличались широтой, мудростью и здоровым рационализмом.

Вспоминаю такой случай. Глава Республики Сергей Аксенов в пер­вые месяцы после воссоединения Крыма с Россией собрал журнали­стов на первый обстоятельный раз­говор. Я поинтересовалась, что бу­дет с преподавателями украинского языка, ведь национальные классы в школах стремительно закрывались, и педагоги-украинисты теряли работу. Через пару дней встретились с Александром Николаевичем где-то в «коридорах власти». Как же он меня отчитал! «Десятки лет русисты подвергались настоящим гонениям, — негодовал профессор. — Сокращались часы в учебных планах, запрещались кружки и факультативы. Дошло до того, что Пушкина включили в курс «зарубежной литературы», а ты переживаешь за учителей украинского языка? Переквалифицируются в управдомы!» Рудяков действительно в «подпольный период» крымской русистики помогал специ­алистам, трудоустраивал, хлопотал о защите кандидатских и докторских диссертаций. И это было политическое поле битвы за Русский мир, на котором он, по-моему, достиг куда больших результатов, чем иные агитаторы-горлопаны-главари.

Его принципиальную и упорную борьбу за чистоту речи я тоже расцениваю как государственное дело. Он часто ставит в пример президента Владимира Путина, который работает со словом, следит за ударениями, грамотным построением произносимых фраз. А если так, значит, то, как мы говорим, вещь далеко не праздная, она влияет и на культуру, и на характер, и на профессию, и на что-то большее, что заставляет даже недругов называть Россию великой.

Александр Николаевич — перфекционист. Помню, звонит коллега. «Ты знаешь, что Рудяков ушел из университета, бросил проректорский пост, чтобы взвалить на себя руководство институтом последипломной переподготовки учителей?» — огорошивает новостью. Я ахнула. Ведь этот КРИП ПО в руинах — ни ремонта, ни денег, ни славы, ни методик, ни перспектив. Но, видимо, у Рудякова было иное мнение на этот счет. В считанные месяцы он не только поднял «учительский институт» до одного из лучших в стране, но и возглавил ассоциацию аналогичных вузов Украины. Ездил по сельским школам, терпеливо объяснял безальтернативность повышения квалификации. Досадовал, что привыкшие на скорую руку рассказывать детворе, как надо писать «жи» и «ши» местные слависты, сопротивлялись, не хотели меняться, изучать новое. Спорил, доказывал, ругался, манил горизонтами. И сломал инертность. Я как-то заглянула в КРИППО по делам, изумилась — полные аудитории. «Ученики» полемизируют, как отныне надо писать-говорить — «договора» или «договоры»? Я с улыбкой прикрыла дверь — значит, процесс пошел.

 КАК РОЖДАЕТСЯ НАУКА

Начинается наш разговор, конечно, с «базиса». Александр Рудяков — известный и признанный в мире георусист. Наука совершенно новая, им рожденная, невспаханное поле. Как я ее понимаю? Язык — живая субстанция. На него влияют страна, среда, люди и даже ландшафт. Поэтому в Казахстане говорят на одном русском, на Украине — на другом, в Белоруссии — на третьем. Схема, конечно, упрощенная. У профессора подход иной, научный. Но феномен крайне интересен. Неужели в наш век, когда, кажется, все изобретено, понято, превращено в диссертации и бла­гополучно защищено, еще рождаются новые теории?

Дело, оказывается, в «колдовстве крови», родовых корнях, семье. Александр Николаевич принадлежит к профессорской династии. Его родители — доктора наук Жанна Соколовская и Николай Рудяков — посвятили жизнь изучению русского языка, его описанию и культуре. Сын с малых лет рос в атмосфере научных споров, «соревнования» методик, обсуждения пособий, статей, оригинальных изданий. Конечно, это определило и взгляды, и же­лания, и характер. Большая удача, что все это юноше еще и нравилось. Известно же, как называют филоло­гические факультеты — «школой невест». Славистика считается «женским делом».

—          Но я в 10 классе решил основательнее подготовиться к выпускным экзаменам по языку и литературе, — вспоминает пору своего взросления Александр Николаевич. — Зашел как-то за книгами в комнату отца, по­грузился в них, увлекся и... остался в этой науке на всю жизнь. Хотя до этого увлекался химией, астрономией и даже побеждал на олимпиадах.

Мне кажется, свет родительских окон (в том числе в мир) послужил для будущего профессора своеобразным маяком. Мама и отец оставили после себя обширное наследие, множество оригинальных, опередивших свое время концепций. И Александр Николаевич счел долгом продолжить работу над ними, что-то развить, дополнить, а что-то довести до логического завершения. Так появились книги «Язык, или Почему люди говорят», «Топоры и тексты. Лингвистическая инструментология», «Георусистика».

—          Хочу верить, что я оправдал ожидания родителей, — подводит он черту под этим периодом.

Но я не зря назвала язык живым организмом. Наукой Александр Николаевич занимался в государстве, которое встроило русистику в систему политических координат. Любые успехи крымских ученых в этой области расценивались как «сепаратизм» и «поливание водой московской мельницы». Рудякову приходилось не только выделять новации в теории, но и решать вопросы взаимоотношения языка и общества. В 2006 году ему предложили выступить в парламенте тогда еще украинского Крыма. Отвечая на обвинения в адрес крымчан в некоем «лингвистическом заговоре», ученый пояснил — язык, попадая в другую страну, не может не видоизменяться. В данном случае русский, функционируя в условиях украинского государства, оставаясь русским, тем не менее, приобретает особые черты, порожденные самой Украиной. То есть, по сути дела, русский язык на Украине (ею ругаемый и притесняемый) есть детище и порождение этой территории.

Это были первые годы ющенковского правления, когда киевские чиновники повели оголтелую украинизацию Крыма. Да и само государство взяло курс на зачистку истории, в которой никого древнее и гениальнее укров отныне быть не могло. Я помню, выступление профессора Рудякова произвело эф­фект разорвавшейся бомбы. В чем только его не обвиняли распоясавшиеся националисты! До сих пор, порывшись в сети, можно отыскать форум с эмоциональными высказываниями.

—           С той поры я понял — надо переходить к «боевой русистике», практической деятельности, требующей принятия решений, а не вялых ссылок на высказывания авторитетов, — выработал алгоритм действий Рудяков. И выдвинул идею подготовки фестиваля, который позже получил название «Великое русское слово» и сегодня является одной из визитных карточек республики, проводится под личным кураторством главы Совета Федерации ФС РФ Валентины Матвиенко. А тогда он собрал свою лингвисти­ческую конференцию (первая прошла в 1993 году, потом переросла в конгресс), чтобы в деталях обсудить проблемы, связанные с украинским вариантом русского языка. Опубликовал статью «Украинский вариант русского языка: мифы и реальность». Искренне считает, в этой его «боевой русистике» большую роль сыграла и продолжает играть в наши дни уникальная лингвистическая концепция, которую он отстаивает, расценивая георусистику логическим продолжением функциональной теории языка или крымского функционализма.

 В ЖИЗНИ ВСЕГДА ЕСТЬ МЕСТО ОТКРЫТИЮ

Об уникальности всегда хочется узнать подробнее. Но без невольного погружения в дебри научных терминов и формулировок. Нильс Бор настаивал, что научная теория только тогда окончательно сформирована, когда ее можно выразить простыми словами. В этом филолог Рудяков солидарен с физиком Бором. Говорит, и сам к этому стремится. Когда-то услышал очень показательный детский разговор, который вели его сын со своими друзьями, гуляя по Долгоруковской яйле в Крыму, долгое время служившей стрельбищем и усеянной осколками гранат, снарядов, словом, кусками ржавого железа. Один из ребят поднял искореженный фрагмент и спросил: «Что это?» «Ржавая железяка», — ответил второй. «Ты что, не понял, — вступил в разговор третий, — тебя спросили, что это такое?» «А-а, — сказал первый, — понятно. Это осколок снаряда».

—         Дети знают, что на вопрос «что это такое?» есть один правильный ответ: «для чего это предназначено», — поясняет суть концепции профессор, — а наша наука о языке еще нет. Мы сегодня видим язык именно как «ржавую железяку», а не как орудие или инструмент. Познавательные шоры и приводят ко многим плачевным практическим результатам, главный из которых заключается в том, что лингвистика и русистика мало что могут дать «внешним» потребителям: учителям, информатикам, педагогам и многим другим.

Позже А. Рудяков написал «Этюд о таблетках», который, на мой взгляд, хорошо демонстрирует действие упомянутых шор. Вот его суть. Пред­ставьте, что в мире исчезли все коробки с инструкциями к лекарствам. Такой апокалиптический сценарий, как во многих компьютерных играх. Люди увидели бы горы таблеток, капсул, ампул. Что им пришлось бы делать на первом этапе познания того, что это такое? Классифицировать по внешним признакам: цвету, диаметру, вкусу, толщине, форме, гладкой и шероховатой поверхности. Появилось бы множество групп, и «ученые-таблетковеды» писали бы тома классификаторов, в которых предмет исследования распределялся по категориям. Поэты восхищались бы совершенством красно-белой ампулы с белым (синим, зеленым) порошком внутри... И весь этот массив информации был бы адекватным отражением действительно присущих таблеткам, капсулам и ампулам свойств. Беда в одном: все эти описания не имеют ничего общего с сущностью препаратов. Они — не определения!

—           Сегодня лингвистика видит в языке множество «белых таблеток», но не совокупность лекарственных средств, — разъясняет Александр Николаевич. — Это закономерный этап развития науки, без накопления данных обойтись сложно. Но время требует иной научной парадигмы, которую, на мой взгляд, и предоставляет мой крымский функционализм.

—          А что вы можете сказать о таком феномене как текст?

—          О тексте существует множество мифов и предрассудков. Я недавно прочитал в учебнике для 1 класса, что есть такое понятие как «крыша текста». Многие учителя думают, что язык и текст — разные вещи. И что текст состоит из абзацев. Такое представление доминирует и в социуме. На самом деле все проще. Представьте себе детский конструктор, например, Лего. Откроем коробку и увидим там множество деталей. Из них мы сможем собрать самолет, машину, дом, трактор. Но важно понимать, что собранные нами предметы — не самолет и трактор, а их модель! Она — тот же конструктор только в иной форме его существования. Текст — это «модельная» форма существования языка, инструмент, который человек собирает здесь и сейчас из «деталей» языка и использует для воздействия на собеседника. С моей точки зрения, которую я отстаиваю в своих книгах, все инструменты, подручные средства и приспособления абсолютно одинаково устроены. Всякое орудие состоит из двух главных составных частей. Я называю их «острие» и «рукоять». Студенты и школьники очень любят игру, которую я им предлагаю. Ее можно назвать «найди острие». Это хорошая тренировка функционального мышления, потому что увидеть «острие» предмета можно только в том случае, если ты отчетливо понимаешь, для чего он предназначен.

—           И эта концепция работает и в учебниках русского языка, и в мировой языковой системе?

—           Конечно! В этом и есть сила и практичность адекватной теории. Мои оппоненты на Украине, о столкновениях с которыми уже упоминалось, не могли понять — то, что я пишу и говорю о русском языке, есть выводы из теоретического анализа, а не заказ Москвы. Кстати, применять концепцию пришлось и после воссоединения Крыма с Россией, когда мы работали над законами РК об образовании и языках. Начались спекуляции по поводу обязательности изучения всех государственных языков (а их в республике три: русский, украинский и крымско-татарский) в наших школах. Основывалась нервная полемика на интересах определенных этнических групп и убеждении, что государственный язык должен иметь все мыслимые и немыслимые привилегии, главная среди которых — обязательность владения всеми гражданами Крыма. Оказалось, определения понятия «госу­дарственный язык» в русистике нет. Я предложил свое, воспринятое нашим экспертным сообществом. Оно простое и понятное: государственный язык — средство взаимодействия государства и гражданина. Точка. Детали — в законах, инструкциях и прочем.

 МЫ К ШТЫКУ ПРИРАВНЯЛИ ПЕРО

Ловлю себя на мысли, что, анализируя специфические профессиональные моменты, мы с Александром Николаевичем постоянно заходим на территорию большой политики. Он считает, что материковые россияне недооценивают значение такой формы идентичности как общность языка. Увы, крымчане на своем опыте убедились, как горько жить в условиях, когда твой «великий и могучий» называют «языком национального меньшинства». Наше стремление говорить, читать по-русски, учить детей на русском стало едва ли не главной движущей силой «Крымской весны». В этом смысле ученый предлагает иначе взглянуть на учителя-словесника. Убежден, он не просто преподает азы грамоты, а формирует в юных поколениях важное качество, именуемое российской идентичностью.

—             Мне кажется, лучше всего это ощущение выразил поэт Анатолий Пшеничный в стихотворении «Работа над ошибками», — признается Александр Николаевич и цитирует:

Нам вопрос этот не на засыпку.

За отцов отвечают сыны.

Мы сумели исправить ошибку:

В слове «Крым» снова

пишется «Ы».

Пару лет назад профессора Рудякова пригласили в Государственный Совет РК, чтобы вручить Благодарность главы парламента. Он прочел с трибуны это четверостишие. Зал взорвался овациями. Такое было настроение, такой обнаженный нерв. Без преувеличения, простая смена буквы приобрела политический смысл. И сам он ликовал, что никогда уже не получит из отраслевого министерства рекомендацию обеспечить переименование крымских школ в честь Шухевича и Бандеры. А ведь такие письма реально приходили! Не будет непрерывного ползучего сокращения часов на изучение русского языка в школе и всегда будет курс русской литературы, а не так называемая «мировая».

Тем не менее, почивать на лаврах рано. «Боевая русистика» по-прежнему востребована, пусть и в иной своей ипостаси. Как председатель Комиссии по образованию Общественной палаты Крыма Александр Николаевич работает над тем, чтобы в российских учебниках истории воссоединение Крыма с Россией было представлено как закономерный итог объективного истори­ческого процесса, а не как некий казус или случайность.

—          Согласитесь, странно, когда в учебнике упомянуто, что князь Владимир крестился в Херсонесе, но где находится Херсонес, не сказано, — досадует он.

Для этого крымскими учеными пишется отдельный параграф о «Крымской весне», в чем профессор тоже проявляет активность. Не раз слышала, как трудно создать учебник, особенно для школьников. Ему же принадлежит авторство нескольких. Спрашиваю, почему он отважился на подобный проект. Называет две причины. Во-первых, понимание того, что инновационные теории лучше всего преподавать детям, так как у них нет «зашоренности» и предрассудков. Во-вторых, знакомство и дружбу с профессором А. Чичановским, который после долгих лет работы в РФ переехал в Киев и организовал издательство. Именно «Грамота» предложила создать линейку учебников по русскому языку с 1 по 11 класс.

 ДАТА НЕ КРУГЛАЯ, НО ПРИМЕЧАТЕЛЬНАЯ

Нынешний год особенный для Рудякова-ректора. В апреле исполняется 15 лет с того дня, как он возглавил Крымский институт постдипломного педагогического образования (КРИППО). Я уже упоминала, что ради находящегося в кризисе учреждения профессор оставил вполне комфортное проректорское кресло в ведущем вузе автономии.

—           Это не было повышением, — признается он. — Институт был доведен «до ручки», и руководство республики искало того «блаженного», который возьмется за реанимацию этой очень нужной и до сих пор адекватно не оцененной в общественном сознании структуры.

Ему удалось достаточно быстро привести институт в порядок. Чего это стоило, знает только он один. Все шло в институтскую копилку — и задуманные им лингвистические конгрессы и очень популярные съезды русистов, и уникальная антология антологий, в которую он собрал все классические антологии крымской поэзии, и такой нужный курс крымоведения, и учебники, и потрясающие семинары, из унылых лекций превратившиеся в увлекательные дискуссии. Родители писали письма, что в школах ожили уроки русского языка, настолько курсы КРИППО изменили преподавателей-русистов. Он выпестовал новый институт, выстрадал, вложил в него душу и сердце. И вдруг из новостей узнаю, что профессор Рудяков освобожден от занимаемого поста. Мы, журналисты, для которых он всегда был открыт, давал резонансные комментарии и интервью, ахнули и даже стали готовить письмо в защиту Александра Николаевича. Но, слава богу, вмешалась сама история. Грянула «Крымская весна», и после воссоединения с Россией все встало на свои места.

Конечно, не за кресло переживал профессор Рудяков. В труднейших условиях ему удалось добиться влияния КРИППО на формирование крымской языковой и образовательной политики. Он вырастил группу учителей-новаторов и рассчитывал на ее активность. А еще понимал, что встроен в большую политику, своими ресурсами и возможностями борется за возвращение полуострова «в родную гавань». И вдруг все в одночасье будет растоптано? Повторяю, справедливость восторжествовала. Но, думаете, от этого стало легче? Не успели настроить на «российскую волну» учебные планы, внедрить СанПИНы, законы, разобраться с учебниками, как пришла беда, откуда не ждали. В Крыму появилось множество «гастро­леров» от образования, за небольшую плату цинично раздающих школьным учителям сертификаты о якобы повышенной квалификации.

—          Это сродни тому, как если бы вы в метро купили диплом о высшем образовании, — возмущается ректор и призывает коллег объединиться всем миром в борьбе с новоиспеченными бизнесменами, подмывающими основы качественного преподавания языка и литературы.

В следующем году КРИППО отметит 80-летие. К юбилею готовится вся команда. Каких подарков ждет его руководитель? В науке у него есть нереализованный проект под названием «КАЗНА» — Каталог знаний. Говорит, вещь нужная для многих отраслей, но крайне трудоемкая. Мечтает, чтобы с коллегами оставались понимание, дружба, работа на результат. Чтобы приезжающие на курсы переподготовки педагоги оставляли стены института с выросшими крыльями и возвращались домой способными давать России грамотных, образованных, знающих воспитанников.

—          А что-то сокровенное для себя? — спрашиваю напоследок.

—          Хотя я занимаюсь философией языкознания и оперирую очень аб­страктными категориями, но очень люблю делать что-то своими руками. Недавно освоил электросварку. Стараюсь практиковаться. Если у вас в редакции есть что сварить, приеду со своим инвертором. Так вот, пусть это радует меня и впредь.

—          Как и поездки на «Ниве» по крымским горам. Ходить уже тяжеловато, а эта машина позволяет возвращаться в края, по которым в молодости ходил с рюкзаком. Как видите, счастливыми нас делают самые простые вещи!

Попрощавшись с профессором Рудяковым, я подумала, что не совсем правы были мои родители, не советовавшие мне разбрасываться. Мой сегодняшний герой пробовал себя в разных ипостасях — и почти всегда с успехом. Наверное, разбрасываться все-таки нужно. Главное, чтобы было чем.